Skip to content
 

3. Оккупация

         Сидим в доме. Маруся резала тыкву для поросенка в сарае. По улице проурчал мотоцикл. Потом в дом стали заходить    немцы со словами: «яйки, млеко, мэ». Один немец начал требовать у Маруси, а она со злым выражением лица говорит:  

    — Нет у меня ничего, на, жри!- и дает ему тыкву.

Немец разозлился, навел автомат на неё. На шум выбежала мама и начала уговаривать немца не трогать Марусю, что мол сейчас дам «яйко». Вынесла ведро с яйцами, думала он возьмет несколько,  а он взял ведро и ушел. Увидели ульи в саду, открыли крышку и стали вынимать рамки. Пчелы напали на непрошеных гостей. Они как черти стали прыгать и отмахиваться руками, потом, размахивая руками убежали. Когда пчелы  успокоились, Ваня накрыл их крышкой, потом собрали ботву картошки, помидоров, огурцов и накрыли ульи, спрятали, как будто стоит копна огородных отходов. Это надо было сделать раньше. Колхозная пасека также была разграблена, в речке плавали пустые без вощин рамки. Через некоторое время в наш сад немцы завезли лошадьми орудия. Увидев копны бурьяна, аккуратно объезжают их. Так были спасены наши два улья. Пчелы потом хорошо носили мед, так как поля заросли медоносными бурьянами, особенно буркуном и будяками. На огороде немцы зажгли костер, от кого-то принесли визжащего и хрюкающего поросенка, закололи штыком и зажарили на костре. Один немец разделся до гола и не стесняясь ходил по огороду. Осень была солнечная и теплая. В зоне Андреевского района был тяжелый бой. По нашей улице прошли большие колоны военнопленных. Немцы не разрешали подходить к колоне, мы смотрели со двора. Много ходило беспризорных лошадей, некоторые были раненые. В нашем огороде оказались две лошади, одна была ранена в правую лопатку, рана была небольшая и уже не кровоточила. Мы поставили этих лошадей во дворе, покормили, они были очень смирные. После отступления наших, в огороде появился годовалый упитанный бычок. Мама позвала дядька Ивана, (он был уже не призывного возраста), он зарезал этого бычка, мясо посолили и спрятали на чердаке. В первые дни оккупации к нам зашел с красной повязкой и винтовкой полицейский и спрашивает:   

-Тут ходил красный годовалый бычок, наверно вы его поймали.

-Не видели мы никакого бычка, — ответила мама.

Открыли ему клуню, сарай, чтоб он убедился.

— Напрасно Василий (мой отец) ушел с красными, я предлагал ему вернуться домой, но он отказался.

— Дядьку, а что Вы будете делать, когда вернутся красные, – обратился я к нему. 

— Не вернутся красные, на них у немцев есть автомат, — ответил он. 

Когда  заходил во двор, на него с лаем бросился мой любимый пёс Тузик. Раздался выстрел, и Тузик был убит. Я со слезами спросил убийцу:

— Зачем Вы убили нашего Тузика, он ни в чём не виноват.

Маме посоветовали спрятать пшеницу от немцев, когда стало известно, что они скоро оккупируют Черниговку. Выкопали яму с северной стороны дома. Когда яма была готова, соседка спросила:

— Зачем выкопали яму?

— Будем пшеницу прятать, — ответил я.

Меня очень ругали дома за то, что я сказал соседке назначение ямы.

В яму опустили куфу (деревянную бочку без дна с одной стороны),на яму поставили стог сена. Когда появился в Черниговке немецкий комендант, было указание сдать зерно, оставив на одного члена семьи шестнадцать килограмм в месяц. Кто спрячет больше, будет наказан двадцатью пятью плетками. Соседи донесли о спрятанном у нас зерне. Пришла комиссия, они знали даже место, где спрятано зерно. Мама очень боялась получить двадцать пять плеток по мягкому месту. Убрали сено, откопали куфу, а был мороз, перемеряли, и оказалось, что было не больше нормы. Ничего у нас не взяли.  В сугробах снега ещё было спрятано несколько мешков зерна. Лошадей мы отвели в колхоз. Немцы сохранили колхозы, проще было всё вывозить из них. Лошади использовали один раз, после уборки зерна привезли кукурузиння.

           Через несколько дней после начала оккупации, в кузнице под севалкой я увидел интересную игрушку, что это такое не знал. А это была осколочная граната Ф-1 »лимонка» Я взял её, вывернул запал и положил его в карман пальто. В кармане была дырка, через которую запал упал вниз в полу пальто. Об этой находке я забыл. Потом, когда пас на лугу корову нащупал что-то внизу пальто. Достал и стал вынимать кольцо. Вынул кольцо, у меня прямо в руках произошел взрыв, мгновенно я отбросил находку в сторону. Немного прижгло палец и на белой рубашке на животе оказалось пятно от сажи. Взорвался только взрыватель, а сам запал не взорвался. Шел какой-то колхозник и услышав взрыв, сказал:  

— Что, доигрался! – Хорошо, что хоть голова целая.

Дважды родился я в рубашке. Не вынул кольцо с гранатой в руках и не взорвался запал. Ведь, все это происходит мгновенно. Всевышний отвёл. Много ребят погибло от подобных развлечений. Дома об этих развлечениях не знали, мы этим занимались в колхозном саду, на лугу или в поле. У друга была ракетница. Дуло ракетницы закрывали кукурузным  кочаном без зерна, в ракетницу вкладывали порох, белый как пенопласт из мин, зажигали и быстрым ударом об дерево закрывали ракетницу. Получался выстрел, кочан вылетал из дула. Был замок из пулемета. Венец патрона закладывали в паз замка, потом патрон надо было вставить в какую -то щель, чаще в дереве, потому что после выстрела гильза разрывалась, стенки её превращались в цветочек. Первый раз, по не знанию, мой друг выстрелил без защиты, и ему лепестки гильзы врезались в большой палец. Ваня увидел у нас замок от пулемёта, взял и кинул в уборную. Когда его не было дома, вынули замок из уборной, вылили на него несколько ведер воды, помыли и продолжали стрелять. У меня была ракета. Во время выпаса коровы на лугу я насыпал порох, на него поставил ракету, поднес тлеющий уголек, ракета так мгновенно вспыхнула, что я не успел убрать руку. Получил сильный ожог руки, держал в банке с водой руку ночью, чтоб можно было уснуть. Ещё было занятие – стрельба перезарядками. Из патрона вынимаешь пулю, отсыпаешь две третьих пороха, потом полностью забиваешь пулю в патрон. После этого высыпаешь оставшийся порох в патрон, закрыв пальцем, потрясешь немножко и готово. Поджигаешь порох в патроне, гильзу можно держать пальцами. При выстреле гильза летит в одну сторону, а пуля в другую. Убойная сила пули не большая. Мы укрепляли гильзу на деревянную рукоятку, получался пистолет. Этим оружием играли в войну, но никогда не попадали друг в друга, прицелиться нельзя, необходимо руку отводить в сторону, в противном случае гильза попадет в лицо. Один раз я засыпал порох детонатор, плоский квадратный, кто- то подсунул. Взрыв произошел значительно большей силы и громкости, вместе с патроном улетела деревяшка, осталась только ручка в руке. Хорошо, что рука была отведена в сторону. Несколько царапин осталось от осколков патрона на лице, старался, чтоб дома не увидели. В центре около средней школы немцы  закопали в яму трофейное оружие: винтовки, патроны, снаряды. Ребята раскопали отверстие, через которое уносили, что кому необходимо. Мы вынимали из гильз  снарядов длинный порох на подобие макарон.  Когда один конец поджечь, а на второй стать обутой ногой, получаются хлопки от разрыва трубок пороха. А если такой порох зажечь и бросить в речку, в воде он горит, а с другого конца с большой скоростью выходит газ и в воде он начинает вертеться. Получается в воде феерверк.            

Нызянскую школу снова переселили в бывшую до войны, сделав её четырех классной. 

При отступлении какая то наша воинская часть оставила во дворе школы много ящиков с артиллерийскими снарядами. Ящики были аккуратно сложены один на другой высотой около метра. Никто не обратил на них внимания, кому было положено. За то ученики с первого дня заинтересовались содержимым в ящиках. На первом уроке у всех учеников и многих учениц оказались полные карманы и фуражки пороха и картечи. Из ящиков вынимали снаряды, вынимали снаряд из гильзы, расшатывая его ударами боковой стороной об землю, высыпали из гильзы порох. Снаряды, в носовой части которых была свинцовая картечь, таким же образом разрушали носовую оболочку боковым ударом и высыпали картечь. Увидела учительница, сказала новому директору, заставили всё содержимое карманов и фуражек высыпать в отведенное место. Ни одного неприятного случая не было, а ведь в носовой части каждого снаряда был взрыватель. Потом эти снаряды поместили в сарай, в котором хранился уголь и дрова для отопления школы. Сарай был из двух частей. Со снарядами закрыли на замок, а другой открыт. Через стенку внутри сарая забирались в часть где были снаряды и воровали их. В снаряде откручивали головку и изымали взрыватель, в два раза меньший патрона малокалиберной винтовки. Откручивались головки легко, без дополнительного инструмента, ржавчины не было, в противном случае беды было бы не миновать. Делали дорожку из пороха к этому взрывателю и производили его взрыв. На лугу во время выпаса домашнего скота осенью, разжигали костер, в него кто-то незаметно подкладывал патроны. От взрыва на окружающих летит пепел, разлетается во все стороны картошка, сначала вздрагиваешь, а потом общий смех. От таких шуток никогда не было травм. В костре от гильзы осколки не отлетают. 

Зиму я в школу не ходил, а весной учительница сказала, чтоб я пришел на экзамен об окончании четвертого класса. В классе за длинным столом сидели учителя по различным дисциплинам с одной стороны,  а с другой стороны сидели ученики и после устных и письменных ответов переходили к другому учителю. За один заход без подготовки были получены оценки по всем предметам. Так я окончил четвертый класс. 

Так как мама и сестра болели, надо было работать брату, выполняя работу взрослых мужчин. Он как- то жаловался на боли в животе от тяжелой работы. Я и моего возраста дети на работу в колхоз не направлялись, поля нечем было обрабатывать. Назначенный председателем Кошиль был очень внимательным, применял любые хитрости, чтоб защитить колхозников, особенно молодежь от угона в Германию. Когда немцы начали увозить в Германию молодежь, он пытался под видом болезни не включать в список как можно больше. Так Маруся не была включена в список для отправки в Германию. Прошел слух, что в Большом Токмаке открывается училище для подготовки рабочих различных специальностей, из которого не будут отправлять в Германию. Ваня с другом уехали поступать в это училище. Но оказалось, что немцы специально собирали молодежь в этом училище, чтоб потом отправить их в Германию. Ваня с другом узнали об этом и убежали из этого училища. Шли домой 35км.

Тяжелой была зима и весна. Из Донецка и других городов  ходили люди меняли одежду и всё, что имели на хлеб (муку, картошку, крупу ) и другие продукты. Наша семья не имела лишних продуктов. Очень ценился табак, но его держали для мужчин, если необходимо что-то сделать, например, починить обувь, или угостить знакомого, у которого уже «уши пухнуть», так хочется закурить. Весной в колхозе не было семенного зерна. Было предложено о сдаче в аренду зерна для посева с условием возврата пятьдесят процентов будущего урожая. Верилось с трудом, но мы дали один центнер. Намолотили четырнадцать центнер с гектара и нашей семье привезли семь центнер ячменя.

Поздно вечером нельзя было находиться на улице. Иногда проезжал комендант и если бы поймал, то побил бы плеткой. Плетка у него всегда была на виду. Но он обычно ехал тачанкой на паре лошадей по каменной дороге, шум был такой, что мы заранее прятались. На тачанке рядом с комендантом сидела элегантная с красивой прической переводчица, наша бывшая учительница. Партизанской войны в Черниговском районе не было слышно. После войны стало известно, что готовилась вооруженная борьба группой патриотов. Но эта группа была раскрыта гестапо и расстреляно 13 человек. В течении недели останавливался в нашем доме  супруг сестры мамы, коммунист. Жили они в г. Грозном. Ушел он в белорусские леса, а дошел ли не известно. Больше о нем ничего не было известно. Был случай гибели немецкого генерала, который ехал на дрезине и попал на место разобранных рельсов   в зоне Черниговки.   

После оккупации жители, которые уехали, или их вывезли во время коллективизации, вернулись в свои дома. Через один дом от нашего вернулся дед Момот Иван, по уличному Горб Иван, он выселил семью бывшего председателя сельсовета из своего дома. Ему было лет 70, ходил всегда босым, ноги чёрные, наверно никогда не знали воды и мыла. Это был труженик, он никогда не был без дела. Постоянно добросовестно сторожил он в сезон зрелости малину, виноградник, сад, баштан.  Я с другом пару раз за сезон посещали эти благодатные насаждения. Виноградник начинался от угла нашего вишневого сада. Это было стартовое место для посещения виноградника. Мы видели курень деда, и где он находится. Перебежав дорогу, мы уже в винограднике. По дороге мимо виноградника, малинника и тутовой плантации, я иногда ходил по добрую воду до Щербанив. Дед Горб никогда не видел меня в винограднике, но чувствовал, что я там бываю. Когда я проходил мимо него, он говорил:  

— А зараза чёртова, я все равно тебя поймаю когда-нибудь!

В это время я, улыбаясь, показывал ему язык. На баштане нам всегда удавалось обхитрить деда.

 Когда отступали немцы, и происходила эвакуация всех, кто чувствовал вину перед Советской властью, дед Горб тоже решил эвакуироваться. Я как раз вышел на улицу и увидел деда лежащего на телеге с босыми черными грязными ногами.

 — А вы дед куда едете, Вы думаете, что без Вас Германия не обойдется? 

Не знаю, куда он доехал, но после освобождения Черниговки через не большое время он вернулся домой и продолжал сторожить, как и прежде. Наши взаимоотношения с ним возобновились. 

Во время оккупации возобновились религиозные праздники. В деревне неофициально они были и при Советской власти. На пасху отец моего соученика построил настоящие качели с установкой двух телеграфных столбов с перекладиной вверху, к которой крепились четыре толстые веревки с доской внизу для двух любого возраста людей. За пользование качелями платили крашеными яйцами или ещё чем-то.

           Дома культуры, библиотеки и кинотеатры не работали. Появились владельцы художественных книг, наверно из библиотек и магазинов. У ребят из центра появились даже взрослые настоящие беговые лыжи. Я попробовал спускаться с кручи, сначала падал, при общем весёлом смехе, а потом натренировался. На таких лыжах тогда я попробовал всего пару раз.

Между колхозным садом и железной дорогой посеяли ячмень. Против нашего дома за колхозным садом на току молотили этот ячмень. На току расстилался для обмолота ячмень, потом по нему парой лошадей тягали каток, пока не вымолачивалось зерно. Я управлял лошадьми, сидя верхом на одной из них. Женщины вилами переворачивали обмолачиваемую солому ячменя. Потом отделяли солому, в оставшемся, на ручной веялке, отделяли ячмень. Процедура трудоёмкая и продолжительная. Потом на этом току появилась молотилка с ременной передачей от дизельного двигателя. Моторист разогревал до оранжевого цвета головку двигателя керосиновой форсункой, потом запускал его. Работала эта чудо техника безотказно. От этой молотилки я отвозил полову к скирде, при помощи таскала. Таскало – это сбитая с досок панель площадью примерно 1,5х0,5 метра квадратного с ручкой. Тянула таскало бывшая наша лошадь Волна, которую, наверно, по возрасту не эвакуировали. Я шел за таскалом, а лошадь настолько была умная, сама шла к молотилке, заходила к месту выброса половы и, зацепив копну половы, волоком тянула ее до скирды. Скирду складывали женщины. Этот ячмень нам и привезли за аренду. Больше в поле я не работал.

Черниговку немецкие воинские части прошли не задерживаясь. Появились остатки какой-то воинской части после разгрома под Сталинградом. С ними прибыли и власовцы. Основное их занятие было пить самогон, который они меняли за бензин, который местные жители использовал с солью для керосиновых ламп. Перед выездом у немцев оказалось недостаточно бензина, пришлось задержаться для его подвоза. Нам на квартиру поселили немецкого обер – лейтенанта. Худощавый, добродушный, в Германии его семья были фермерами, к войне он относился отрицательно, очень скучал по дому. На Новый год получил посылку из дому, очень радовался. Что было в посылке я не видел, видел маленькую убранную ёлочку у него на столе. Как-то к нам пришел друг брата Дмитрий Остапенко, похлопывая немца по плечу, с юмором спросил:        

— Ну что, шлеры, драпаете от Красной армии назад в Германию? 

Может быть назад, может быть вперед, — ответил немец.

Шлёры- это деревянная подошва по форме ноги толщиной 15 – 20 миллиметров с ремнем впереди для одевания на носок ноги. Немецкие солдаты, в местах стоянки, ходили в такой обуви. Эта обувь в период войны была распространена в деревне, так  как каждый мог ее изготовить. Прототипом этой обуви сейчас являются босоножки.

 В мае 1943 г., за три месяца перед освобождением Черниговки, Ваню угнали в Германию. Никакие доводы не помогли. Злые языки говорили, что двое взрослых детей в нашей семье и оба дома. Ваня оказался среди 500 юношей и девушек, отправленных из Черниговки в Германию.  

Было известно, что при отступлении немцы жгут дома, угоняют скот. Мы, заранее, на средине огорода под грушей выкопали окоп на всю из трех человек семью. Окоп накрыли деревянными жердинами, хворостом, ботвой картошки и помидор, засыпали землей, оставив отверстие, чтоб пролезть в окоп. Корову поставили в густом сливовом садике и завесили её одеялами и дорожками. Заранее приготовили еду и воду. Мама иногда ходила в дом. Однажды она пошла в дом, там немец стал требовать у неё сушеные сливы, показывая ей одну сливу. Но она не могла понять, что ему надо. Немец рассердился и наставил на неё винтовку. С испугу, мозг вспыхнул, и она догадалась, что ему надо,  жестами стала показывать и звать его, что она сейчас даст ему желаемых слив. Немцы стали жечь дома не подряд, а выборочно. С другой стороны улицы зажгли дом моих друзей, которые во время оккупации приехали из города Сталина и построили этот дом. Черниговка  покрылась дымом. Соседка через один дом рассказывала:                 

— Пришел немец поджигать дом, я его уговорила, вынесла ему сыто яиц, он взял яйца и ушел. Так я спасла свой дом.

Написать отзыв

Вы должны войти, чтобы оставить комментарий.